Даниил ЧКОНИЯ : «Меня заворожил Иерусалим»

«Первым к нам в Иерусалим приехал Даниил Соломонович Чкония.

Кстати, поначалу мы никого не назначали председателем жюри,

но Даниил им просто оказался – по внимательности к происходящему,

по уместности всего того, что и как он делал и говорил…

Наконец, мы почувствовали, что не одни и что фестиваль действительно,

по-настоящему воплощается в реальность…»

Марина-Ариэла Меламед,

со-организатор поэтического фестиваля «Дорога к Храму»

- Даниил Соломонович! Вы родились в Китае, в семье врачей. Самое яркое впечатление вашего детства?

Да, родился я в Порт-Артуре (ныне – Люйшунь), конечно, это Китай, но тогда Порт-Артур был под юрисдикцией СССР. Трудно поверить, но я – хотя мне было три года, когда уехали в Союз – хорошо помню двор, расположение комнат… Помню, как меня кормят, посадив у кухонного окна, за которым – задний двор, а там китайская девочка на качелях раскачивается. Вижу её, как сейчас! И мне обещают качели, если буду хорошо есть. И на другой день – в дверном проёме – качели, и никак до поздней ночи не слезаю с них…

- Как пришло решение поступать в Литературный институт?

Писал стихи со школьных лет, но нацелен был на журналистику, в которой вскоре разочаровался – рано столкнулся с откровенной лживостью профессии в советской системе.

- Есть ли знаковые периоды или имена в русской поэзии, которые сыграли важную роль в Вашей творческой судьбе?

Если говорить о периоде в целом, то это, несомненно, Серебряный век русской поэзии. Вне определённого круга – это Анненский, Ходасевич, Георгий Иванов. Особенно выделю имя Осипа Мандельштама. Пастернака, Цветаеву, Ахматову не называю – это «джентльменский набор». Когда я работал старшим редактором Литературной консультации Союза писателей СССР, знакомясь с очередным начинающим автором, пытаясь понять, чем он «дышит», ставил условие: Мандельштама, Пастернака, Цветаеву, Ахматову не называть, а говоря о современниках, которых предпочитает автор, просил не называть Евтушенко, Вознесенского, Ахмадулину, Рождественского. Что и кто за пределами этого круга – давало объективную картину его представлений о поэзии…

- В СССР Вы выглядели фигурой вполне благополучной: член Союза Писателей, консультант Правления СП, старший редактор редакции поэзии народов СССР издательства «Советский писатель», а перед отъездом – консультант аппарата комитета по культуре Госдумы… Чем было вызвано Ваше решение эмигрировать в Германию?

Внешнее благополучие было обманчивым. Работа в аппарате, в издательской редакции, требовала определённого конформизма, главное было – по Шварцу – не быть первым учеником, но коллеги и друзья-литераторы до сих пор вспоминают, насколько неудобным для начальства сотрудником я был, в какие «войны» с начальниками пускался, когда речь шла об элементарной справедливости или не политической, а эстетической оценке рукописи… И, тем не менее, надо же смотреть правде в лицо: конформизм и был нашим лицом. Поэтому я с особым уважением отношусь к поэтам группы «Московское время» Александру Сопровскому, Сергею Гандлевскому, Бахыту Кенжееву, Алексею Цветкову, Александру Казинцеву – они не поступились своим талантом и своей совестью! А вот некоторые наши «шестидесятники», подзабыв, что были орденоносцами и катались по всему миру (я-то сидел невыездным), вдруг с перестройкой стали тянуть одеяло на себя, словно не Горбачёв слетал в Рейкьявик, а они там с Рейганом договаривались…

Я в Германию уехал сознательно, испытав мощный прессинг со стороны общества «Память» и прочих «патриотов», поскольку на суде был одним из главных свидетелей против Смирнова-Осташвили. Угрозы семье, детям… А ещё работа в Думе, когда вблизи увидел это сборище проходимцев, выходцев из той же коммунистической системы… Разумеется, не обо всех чохом речь. И я очень удивляюсь, что во времена, когда у человека есть возможность оставаться свободным от правящей посткоммунистической власти, люди, мечтавшие о свободе, эту власть поддерживают.

- За годы жизни в Германии с подобной проблемой сталкиваться не пришлось?

Меня потрясает упорство, с которым наши «патриоты» утверждают, мол, на Западе ни демократии, ни свободы нет… Иди, выступай, отстаивай свои взгляды, отдавай голос партии, которая, по-твоему мнению, защищает твои интересы.

ЗИМА В КЁЛЬНЕ

Теперь не тот пошел тевтон —

Отвык от снега-гололеда.

Рейн взбунтовался! — слышен стон

Аборигенного народа.

Давай по ящику толочь,

Какое навалилось лихо…

Снег. Робкий. Белый третью ночь

Таится в переулке тихом.

Морозцу легкому я рад!

С чего паниковать и плакать?

Не дрейфь, снежок, грей душу, брат!

А то все — слякоть, слякоть, слякоть

Не тай и не черней, держись!

Что толку в панике и плаче!

Рейн успокоится, а жизнь

Пойдет, хоть как-то, но — иначе!

- Ваши детские и школьные годы прошли в Мариуполе. Какие чувства Вы испытываете, просматривая тревожные новости?

Я звоню землякам, одноклассникам и слышу живые голоса и мнения, после чего мне хочется, чтобы в России это было услышано: чтобы вся бездарность кремлёвской власти стала понятно людям, лишённым разносторонней информации. Их, этих российских «добровольцев» никто не звал в Украину, кроме провокаторов. Какое-то количество людей «клюнуло», но в массе своей граждане Украины мысли не держали в голове о смене гражданства…

Справедливости ради скажу, что и киевские власти должны уже излечиться от детской болезни новой государственности и научиться цивилизованно гарантировать интересы лингвистических групп.А защищать русскоязычных в Мариуполе – от кого? Кто там на украинском говорит? Разве, что на «суржике». Все говорят на русском.

- Живя в Кёльне, Вы пошли по стопам Игоря Губермана и Юрия Малецкого. О Ваших экскурсионных турах по странам Бенилюкса ходят легенды. Чем Вас привлекает этот род деятельности?

Здесь никакой зависимости от коллег нет. И насколько я знаю, Игорь Миронович работал в паре с гидом, дополняя его рассказ собственными стихами и впечатлениями …

Малецкий – писатель, искусствовед, знаток конфессиональных особенностей разных ответвлений христианства, фигура особенная. Жил в Аугсбурге, вёл самодеятельные туры… Мы подружились с Юрой, мне удалось перетянуть его в Кёльн, в турфирму, с которой и я сотрудничал. Что это за фигура – писатель-экскурсовод, я попытался осмыслить в своём эссе под названием «Экскурсовод, или Писатель играет джаз» (кстати, название эссе стало и названием моей последней книги, в ней – короткая проза и стихи разных лет).

- В эмиграции Вы продолжили активно заниматься литературным творчеством. Пишете, рецензируете, редактируете, участвуете в поэтических фестивалях и конкурсах в качестве председателя или члена жюри…

Это правда – мне пишется в последние годы. И книги регулярно выходят, и публикаций хватает в московских журналах. И так уж сложилось – приглашают в жюри международных литературных конкурсов… Несколько лет подряд был председателем жюри конкурса молодых поэтов русского зарубежья «Ветер странствий» в Риме.

Зимой 2014 года стал председателем жюри международного фестиваля русской поэзии «Дорога к храму» в Израиле. Вот уже много лет подряд я член жюри международного фестиваля поэзии «Эмигрантская лира». И сам был участником фестиваля поэзии в Казани, Русско-грузинского фестиваля в Тбилиси и Батуми.

- Как сложилась судьба созданного Вами популярного литературного журнала «Зарубежные записки»?

Сначала было всё замечательно – и номера удавались, и публикации наших авторов делали нас финалистами премий «Русский Букер», «Большая книга», «Повести Белкина». А роман Бориса Хазанова, опубликованный в нашем журнале, выиграл Русскую премию. И нам – моему соредактору Ларисе Щиголь и мне – за издание журнала русской литературы «Зарубежные записки» был присуждён специальный диплом Русской премии «За вклад в развитие и сбережение традиций русской культуры за пределами Российской федерации».

Но потом, после 5 лет издания, издательский дом «Партнёр» затеял издание детского журнала, финансовые проблемы привели к закрытию нашего журнала. Затем после 3-летнего перерыва появился новый владелец журнала, который, несмотря на обещания не ломать формат толстого журнала, его в хорошем смысле «консерватизм», либеральный вектор. Обещание новый владелец нарушил, сознательно и расчётливо. Очевидно стало, что новый владелец не понимает структуру толстого журнала. А поскольку выяснилось, что в других изданиях, ему принадлежащих, он наряду с уважаемыми авторами, за деньги публикует самодеятельных сочинителей и что эту практику он намерен внедрить в наш журнал…

После этого, публично объяснившись с авторами и читателями журнала, я покинул его редколлегию. Пока новые номера журнала убеждают: прежний, успешный, рейтинговый журнал «Зарубежные записки» превращён в посредственное издание, у которого нет своего лица, своей структуры.

- Даниил Соломонович, Вы – поэт, прозаик, литературный критик, член жюри нескольких известных поэтических фестивалей – как Вы оцениваете перспективы развития современной русскоязычной поэзии?

На мой взгляд, русская поэзия на подъёме, несмотря на множество сложных и противоречивых процессов литературной жизни. Есть талантливые имена. Есть интересные тексты.

- Современная молодёжь, по Вашему мнению, готова принимать серьёзную литературу?

В массе своей люди почти отвернулись от поэзии – и молодые тоже. Прослойка читателей истончилась до предела. Но те, кто остались - это настоящие ценители. Потеряв массового читателя, перестав с ним заигрывать, поэзия усложнилась, стала глубже и объёмней.

Не догнать вечерней мысли снова утро намудрит флаги под дождём провисли попусту фонарь горит

и выходит на охоту словно зверь ненастный день делать грязную работу: тень навесить на плетень

а не дам ему разгула воровато-злому дню вот его уже продуло я его похороню

и достану без обмана день который зазвенит – словно ножик из кармана – тем и станет знаменит

что ещё недавно хмурый и ползучий словно гад он летит что конь каурый наудачу наугад

- Благодаря Вашему активному участию в марте 2014 года в Иерусалиме состоялся новый поэтический фестиваль «Дорога к храму». Чем он был интересен?

Уровнем! Высоким уровнем. Скажем, фестиваль «Эмигрантская лира» зависим от того, насколько сильные фигуры приезжих участников на нём сойдутся. Хозяева представлены бедно и бледно.

А в Иерусалим сойдутся толпой представители диаспоры…здесь столько сильных поэтов из разных городов.

- Какое впечатление произвёл на Вас Израиль? Есть ли у Вас друзья в этой стране?

Впечатление яркое! Был уже в третий раз, потом отдыхал в Эйлате. Самое яркое впечатление – люди, неунывающий народ, ироничный, но беззлобный… А Иерусалим просто заворожил…

В Старом городе – понятно: всё дышит живой историей!

Но современный город, розоватый – особенно по утрам – камень, светлый облик домов, живая атмосфера улиц, будто из столетий выплывающий в наше время, он – загадочен.

- Даниил Соломонович, бывали ли Вы в Америке? Есть ли планы приехать вновь?

Был в 1989 и 1992 году. Очень рад буду снова побывать в этой замечательной стране.

- Счастье — в Вашем понимании, это …

Это практически недостижимо, не счастье, а устойчивость надежды: завтра придёт новый и добрый день, эта надежда и делает человека счастливым в нашем неуютном мире.

- Что бы Вы хотели пожелать самому себе?

Здоровья своим близким, друзьям. Спокойной и достойной человека жизни.

Рановато для бабьего лета

В сентябре разыгралась жара.

Видно, песенка наша не спета,

Как нам это казалось вчера.

На рассвете туманно-бездонном

Спор нахальных ворон у окна.

Почему наша нежность бездомна?

И разлук не боится она.

Так скажи, что пора нам, пора нам

Разлететься за окоём…

Я удачи считаю по ранам,

По зазубринам в сердце моём.

* * * * *

Дом на окраине лесного массива тих и одинок бывало едем мимо – снова глядим на тусклый огонёк

наверно в нём не спится фее но уж не Бабушке Яге наверно лампа бронзовеет и кошка ластится к ноге

быть может там чадит лампадка или скрипит веретено и пахнет хлебом кисло-сладко а на столе стоит вино

и печь гудит теплом и дымом делясь и ходики стучат и мы всё едем мимо мимо а новый день уже зачат

пусть на догадки мы охочи но не ходить нам в этот лес где пересчитывая ночи дом на опушку леса влез

а вот зашли бы – не погибли не стали б страха выдавать чтоб словно в сказке трибли-рибли красавицу расколдовать

* * * * *

МОТИВ ШАГАЛА

Любовники долго врастают друг в друга. И вдруг друг из друга произрастают они. Смотри, в очертаньях невидимых синего круга зелёным посыпаны эти лиловые дни.

Как туго изогнут стремительный лук бирюзового луга! Упруго любить. Нежно любить. Больно лю- бить телом об тело, когда тополиная вьюга вьётся над городом-полем в сонливом хмелю.

Легко оторваться от быта болтливой слободки – истица-виновница, истины блудная речь, беги местечково-тоскливой вседневной селёдки! Вседневной печалью – со вздохом – спеши пренебречь!

Заброшенный Витебск вспорхнёт из-под синего плуга… И вспыхнут птенцами, синея под небом, огни… Любовники пламени плавно растут друг из друга! И нежно друг в друга навеки врастают они.